Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
– Хорошо, – он пожевал ус, – что хотите знать?
– Где служит? С кем дружен? Кто приходит в гости?
Брови околоточного взлетели вверх.
– Даже не знаю, что сказать? Живёт один, приятелей не видел ни разу, ибо гостей не принимал на моем веку. Я пытался разузнать об этом господине, но, к сожалению, потерпел неудачу. Следить за ним у меня не было возможности, ведь я един во всех лицах, – говорил околоточный кратко, даже слишком, в последних словах подразумевая, что он—де не из сыскного, где есть, кому заняться слежкой, – пожалуй, добавить, больше нечего.
– Матвей Евлампиевич, – надворный советник склонился к околоточному, – неужели за столько лет не узнали некоторых сведений о господине Синельникове?
– Могу охарактеризовать данного господина только одним, мутный человек. Непонятный.
– Интересно.
– Но ни в чем предосудительном мной не замечен.
– А соседи? Ведь столько лет они живут бок о бок.
– С этой стороны тоже нет ничего. Говорят, нелюдим, при встрече раскланяется и более ничего.
– Вроде тени.
– Правильно подметили, господин Соловьёв, тень.
– Что ж, – поднялся с места Иван Иванович, – более не смею задерживать, Матвей Евлампиевич.
– Извиняюсь, – поднялся и околоточный, – что ничем не смог помочь.
В сыскное отделение надворный советник возвращался пешком, хотя от мороза снег и поскрипывал под ногами, но холода не чувствовалось, притом в редкие моменты сквозь тучи проглядывало солнце. Казалось, весна не за горами, скоро возьмёт верх над снежным покровом и холодным ветром, приносящим с залива пронизывающий до костей мороз.
От разговора с околоточным надзирателем Иван Иванович ожидал большего, но с чем к нему пришёл, с тем и ушёл. Было жаль потерянного времени. За Матвея Евлампиевича не опасался, тот не побежит с визитом к Синельникову. А станет, наоборот, ещё более присматривать за Тимофеем и начнёт расспрашивать о нем, но не в открытую, а тайно. Это надворный советник понял по следившим за ним внимательным глазам околоточного.
Вроде бы и известен преступник, но предъявить ему, кроме слов задержанного Шустова нечего. Вот и околоточный затрудняется что—то сказать о Синельникове, но надо за что—то ухватиться. Есть подвозивший их в Шуваловский парк приятель Григория, но прошло довольно много времени и он не сможет показать ничего существенного. Тупик с этой стороны.
Хорош Синельников, словно все на свете предусмотрел, пока к нему не подобраться. Вот именно, что пока.
Жуков не любил появляться в Адресной Экспедиции. Как—то, некоторое время тому произошла неприятная история, когда Жуков сам того не желая, в раздражении нелицеприятно высказался о сотрудниках и его слова стали известны в Экспедиции. И теперь в ней старались всячески, когда представлялась возможность, обещать Мише всяческое содействие, но ничего не делать в этом направлении. Помощник Путилина понял своё положение, когда обратился за помощью в Экспедицию, но так и не получил её. Есть у чиновников такая отговорка «приходите завтра, все исполним в лучшем виде», а потом было ещё одно завтра, за ним ещё и так до бесконечности, поэтому Жуков стремился попросить кого—нибудь из агентов помогать в столь неприятной истории.
И теперь Миша думал, к кому бы обратиться со столь деликатной, но, в общем—то, простой просьбой.
Орлов поездкой в трактир и священнику, хоть и остался не очень доволен, но кое—какие новые сведения все—таки появились. Можно было поразмыслить, в каком направлении двигаться дальше. Ведь пойти на убийство способен не всякий, а в частности такое кровавое, как на Курляндской. Это надо быть зверем, а не личностью в человеческом облике. Вот если Морозовы собирались покупать трактир, а это, как не крути, тысяч пять—семь серебром, то должен же об этом кто—то знать? Ильешов, скорее всего, вызвался пособить землякам. Может быть, он нашёл заведение и даже свёл покупателя и продавца. Значит, надо искать там. Ведь не могли рассказывать Морозовы направо и налево о будущей покупке. Вот даже в артели и то толком не знали об их намерениях. Найти бы… возникает вопрос «как?»
Порой знаешь, что вот преступник, а поделать ничего не можешь. Все он, злодей, устроил так, чтобы отвести от себя подозрения. Долго, видимо, думал, прикидывал, кого можно подвести «под монастырь». Самое трудное в расследовании вывести такого человека на «чистую воду».
Путилин вернулся с еженедельного доклада высокому начальству, которое кроме ежедневных реляций по городским происшествиям, желало видеть начальника сыскной полиции самого.
Сегодня градоначальник столицы генерал—лейтенант Фёдор Фёдорович Трепов находился в превосходном настроении. Застарелая болезнь, не дававшая в последние дни покоя, отступила прочь, поэтому, невзирая на столь ужасное преступление, каковых давно не было в городе, он внимательно выслушал Ивана Дмитриевича, задал несколько ничего не значащих вопросов и напоследок добавил:
– Господин Путилин, надеюсь, мне не придётся докладывать Государю о неудаче в этом кровавом деле сыскного отделения.
Иван Дмитриевич выслушал напутствие, хотел возразить в ответ, что «все в руце Божьей», но слова чуть было не сорвавшиеся с языка, так на нем и остались. Иван Дмитриевич давно усвоил, что невысказанное слово становится воистину золотым, да и не следует «дразнить гусей», когда преступник ходит по земле и неизвестно, что ещё задумал.
В своём кабинете Иван Дмитриевич сел за стол и. подперев рукой щеку, смотрел на окна, разрисованные причудливыми морозными узорами. Окунаться в кровавые столичные происшествие не хотелось, да и мыслей особо не было. Курляндская, конечно вызывала определённое беспокойство, но не хотелось вспоминать разбитые головы троих ребятишек, уложенных в ряд, словно преступник намеренно бросил вызов именно ему, начальнику сыскной полиции Ивану Дмитриевичу Путилину, что, мол, я вот, рядом, но руки слишком коротки достать меня.
Минут пять Путилин сидел в тишине, пока стук в дверь не нарушил уединения.
Не успел начальник сыскной полиции произнести ни слова, как дверь отворилась, и вошёл штабс—капитан Орлов.
– Позволите?
– Да, да, Василий Михайлович, – произнёс Путилин, – прошу. – И указал рукой на стул.
Штабс—капитан прошёл к столу.
– Мне стало известно, – иной раз Василий Михайлович обходился без вступлений и предисловий, чётко по—военному докладывая о новых обстоятельствах, открывшихся в расследовании. И сейчас доложил Ивану Дмитриевичу о встрече со священником и нынешней хозяйкой трактира «Ямбург».
Глава двадцатая. Шаг вперёд…
– Любопытно, – только и произнёс Путилин, не отрывая взгляда от узоров на окне, – любопытно, – повторил он.
Штабс—капитан молчал.
– То, что Дорофей Дормидонтыч завещал своё состояние Марии, я не удивлён, – Иван Дмитриевич провел рукою по лицу, – но меня более занимает, кто кроме священника знал об этом обстоятельстве?
– Я думаю, – Орлов замолчал, словно собирался с мыслями, – кроме подписавших духовную доктора Мазуркевича, его помощника Николая, мог знать и Семён Иволгин.
– Иволгин? – брови Путилина приподнялись в удивлении. – Мне кажется. Василий Михайлович, он в нашем деле лишний. Подозревать его, конечно, можно, но слишком уж сложно, чтобы вдова, будем называть Марию именно так. Воспылала страстью к работнику трактира после смерти благодетеля? Я не верю и поэтому уверен, что он не мог убить Ильешова. Хотя, – Путилин на миг замолчал, – если он вызывает ваш интерес, то проверьте его. Я не против.
– У меня тоже возникли подобные мысли, – штабс—капитан улыбнулся, – но, как говорится, в тихом омуте черти водятся.
Иван Дмитриевич покачал головой.
– Василий Михайлович, если Иволгин у вас вызывает интерес, то никак не могу помешать вашему следствию. Но вот доктора… – он посмотрел на Орлова.
– Мазуркевича. – подсказал Василий Михайлович.
– Благодарю, – вновь кивнул головой Путилин, – Мазуркевича и его помощника проверить стоит и внимательнее, не связывает ли их что—либо с Марией.
Теперь у Орлова поднялись к верху в удивлении брови, и он произнёс:
– Это уж я проверю в первую очередь.
– Стоит, – Иван Дмитриевич сам находился в затруднении, да, преступление жестокое, до боли кровавое, но ниточки слишком ненадёжные, чтобы на них надеяться. Морозовы – семья замкнутая, но не могли же они свои планы держать в себе, кому—то что—то да могли сказать. Ильешов, свидетель их планов, мёртв. В артели навряд ли знали о дальнейших планах. Хотя кто знает, кто знает? Может быть, там тоже есть кончик ниточки, которая приведёт к преступнику. Дело—то такое непредсказуемое. Это показала кровь в квартире убитой семьи. Слишком уж нарочито совершено злодейство. Вся семья изведена под корень. Но может быть и иначе, что главной жертвой стал господин Ильешов, а остальное совершено лишь для отведения взгляда в сторону, чтобы искали преступников, заинтересованных в смерти Морозовых, а уж никак не Дорофея Дормидонтыча. Что может быть самой прямой дорогой.
